старые открытки.
– Вот, держи.
Алёшка взял в руки ларец, покачал, поцокал языком – довольно увесистый.
– А как мне его передать? В омут я не полезу, – сразу предупредил он Трясинника.
– И не надобно. Ты на бережку встань, покличь дочку-то мою, её Купалкой зовут, она и покажется. Ты ей брось с бережка этот ларец, скажи, от тяти, мол, подарочек.
– А точно покажется? – засомневался Алёшка, – А то куда мне его потом девать?
– А как же! Не сумневайся! Только осторожней будь, топляки тут по ночам рыщут.
– Это ещё кто? – Алёшка почувствовал, как липкий страх снова пополз по его ногам, от пяток к спине.
– Да те, кто в болоте сгинули, топливцы, – ответила коряга, – Эти себе на уме, могут и навредить. Ты вот по этой тропке ступай, аккурат к Ведьминому Куту выйдешь. В моём-то болоте топляки тебя не тронут, а дальше уж сам поспешай, ни с кем не заговаривай. Я тебе гнилушку дам, она дорогу освещать станет, да этих отгонять, гнилушка-то заговорённая. Ну, а как передашь подарок, так домой ступай, дойдёшь до края леса – гнилушку брось, в деревню не носи. Плохо от неё может быть, здесь-то ничего тебе от неё не станется, а там другой мир.
Алёшка кивнул:
– Так я пошёл?
– Ступай, ступай, благодарствую за труды, дочка моя отблагодарит тебя.
– Да ладно, чего там, – пожал плечами Алёшка, думая про себя, что ему это всё точно снится, и, попрощавшись с Трясинником, зашагал прочь по тропке.
Глава 9
Тёмный лес смотрел на мальчика, идущего по еле приметной тропке, сотнями глаз. Они светились гирляндами огоньков меж листвы, горели одинокими парочками свечей из кустов, выглядывали фосфорирующими светлячками из дупла, проносились жёлтыми плошками в ночном небе. Лес жил. Вовсе не тихой колыбелью был он в тёмное время суток, но полным звуков, шорохов, шагов невидимых существ и вскриками птиц, которых спугнул кто-то из тёплого насиженного гнезда. Алёшка, трепетно прижимая к себе ларец, шагал к Ведьминому Куту. Тот был совсем рядом, но отчего-то тропка всё никак не заканчивалась, да и вот этот куст, похожий в темноте на заячьи уши, Алёшка определённо уже видел недавно, следовательно, уже проходил это место. Да, в темноте, бесспорно, всё выглядело иначе, чем днём, и привычные места казались вовсе незнакомыми, но всё ж таки Алёшка был абсолютно уверен в том, что он уже был здесь.
Мальчик остановился и почесал затылок, что делать-то? И тут же вспомнились рассказы бабки о том, что предпринять, коли Леший по лесу водит, а сейчас Алёшку не иначе, как он сам и водил. И Алёшка, нахмурив лоб, вдруг радостно улыбнулся, и принялся переобуваться и стягивать с себя лёгкую курточку. Тут же ему стало жутко холодно, пока он был в одежде, пусть и мокрой насквозь и перепачканной болотной жижей, но всё же согревшейся теплом его тела, холод почти не ощущался. Но сейчас, когда он перекинул с ноги на ногу чавкающие влагой кроссовки и, вывернув наизнанку, натянул обратно склизкую куртку, передёрнувшись от отвращения, то тут же ощутил, как сильно он продрог.
– Так и заболеть недолго, – сказал он вслух, – Надо скорее на Кут бежать, да домой, согреваться.
Сзади послышалось сдерживаемое хихиканье, Алёшка резко обернулся и увидел невысокого старичка, с длинной спутанной бородой, что глядел на него зелёными глазками, выглядывающими из-под кустистых бровей, и посмеивался в кулачок. Второй рукой он придерживал мешок, висевший у него за спиной. Увидев, что мальчишка его заметил, он тут же убрал руку, перестал хихикать и приосанился.
– Здравствуйте, – сказал Алёшка первое, что пришло в голову.
– И тебе не хворать, – ответил старичок молодым, задорным голосом.
– Не захвораешь тут, как же, – проворчал Алёшка, – Вон, весь мокрый.
– Это кто ж тебя так уделал?
– Трясинник, – хмуро сообщил Алёшка.
– Э-э, этот может, – старичок покачал согласно головой, – Только странно, что он тебя на дно не утянул.
– Я ему для дела нужен, вот и не утопил он меня, – важно сказал Алёшка.
– Для какого такого дела? – полюбопытствовал старичок.
– Задание у меня есть от него, поручение, так сказать.
– Хм, вон оно чаво. И что же за поручение?
– Ларец передать надобно.
– Ларе-е-ец? – протянул старичок, – А что в нём?
– А чего это я должен вам всё рассказывать? – спросил грозно Алёшка, – Вы сами-то чего ночью по лесу бродите? Небось, не грибы собираете?
– Нет, – задорно и как-то радостно ответил старичок, – Не грибы. Души!
– Какие ещё души? – не понял Алёшка.
– Свеженькие, тёпленькие ишшо, – рассмеялся радостно старичок, потирая маленькие ладошки, – Уж такие они вкусные! Такие замечательные! Что сахарные пряники!
Алёшка сделал шаг назад, нахмурился, странный какой-то дед, с виду весь такой благообразный, а вещи говорит непонятные, да и вообще, что он тут бродит ночью? Небось, один из этих – лесных нечистиков. Или сам Лесовик? Да нет, зачем тому чьи-то души собирать?
– А ты меня не бойся, – отмахнулся старичок, заметив Алёшкино смущение, – Тебя я не обижу. На кой ляд ты мне? Ты ж живой ишшо.
– Надеюсь, до утра таким и останусь, – выдавил в ответ Алёшка.
– А чавой тебе сделатся? Останешься, конечно. Ты только это… О себе вот эдак-то, как мне чичас, никому не рассказывай, а то больно ты болтливый, как я погляжу.
– Чего это? – Алёшка даже обиделся.
– Хорошо, что я тебе попался, а не Топливец, к примеру, аль Аука, или Кикимора та же, я тебя не трону, а те быстро бы тебя того… А ты сразу все карты в руки – куда иду, что несу. Разве можно так? Ты ить даже не знаешь, что там в ларце ентом. А ну как ценное что? Отнимут, а тебя оморочат и поминай, как звали, будешь вон опосля по лесу бродить, как тень – без ума, без памяти.
– Дедушка, – помягчел Алёшка, – А ты сам-то кто будешь?
– Поспешаем меня звать.
– Поспешаем? – рассмеялся Алёшка, но тут же прикусил язык, и со страхом глянул на старика, но тот будто бы не расслышал его смешка или сделал вид, что не слышал.
– Да. Имечко тако. Поспешай. И мне дюже нравится оно.
– Хорошее имя, – одобрил Алёшка, – А… зачем тебе души?
– Да как же, чтобы не безобразничали тут. В лес ведь добрые души не пойдут, здесь кто попало шатается: и заложные покойнички, и детки, матерями проклятые, разные… А я их вот, в мешок собираю, так сказать, лес чищу.
– А потом куда их?…
– Ем, – коротко ответил старик.
Алёшка вновь отшатнулся.
– Да ты чаво? Я ж тебе сказал, что тебя не трону. Ты живой. Мне таке без надобности. Вот ежели помрёшь – другой разговор.
– Да я вроде пока не собираюсь, – отозвался Алёшка.
– Ну в жизни всяко быват. Иногда люди и помирают, случается. А то, что ты испужался, что я ем их, так ведь то благое, почитай, дело. Ты представь себе только, сколько всяческой нечисти расплодилось бы в лесу, кабы не я! Игошки всяческие, Топливцы те же опять, а в поле вон Ырка! А я их быстренько – ам, и нету! И мне сытно, и лесу хорошо. Такие души ведь нечистиками бы обернулись.
– А ты сам разве не из этих? – Алёшка скосил глаза в сторону.
– Мы все тут их этих, – усмехнулся старичок, – Только разница в том, кто кому вредит и насколько сильно.
Алёшка молчал, переваривая.
– Так я пойду? – сказал он, наконец, – Холодно мне.
– А, так это я мигом могу!
– Что?
– Вот что, – старичок засопел, закружил вокруг Алёшки, и пока тот оторопело смотрел на происходящее, тот уже остановился, топнул ногой и пропал, как и не было, а Алёшка понял, что одежда его стала абсолютно сухой и чистой. Он удивлённо охлопал себя по бокам, и тут же спохватился – а ну как этот цыган ему зубы заговорил, а сам в это время ларец умыкнул?! Но нет, Алёшка облегчённо выдохнул, ларчик был за пазухой, цел и невредим. И Алёшка, теперь уже согревшись в сухом белье, крикнул
